Он стоял один в огромной дворцовой гардеробной перед большим, в рост, зеркалом. и придирчиво разглядывал свой новый облик, склоняя коронованную рогами голову то в одну, то в другую сторону, как птица. Ощущение дорогого шелка по коже было новым, непривычным. А точнее, совсем забытым со времен бурной молодости, когда его царского величества физиономия еще не была серо-зеленой, как сейчас. Телу было приятно, чего греха таить, взгляду - тоже. Из глубины существа подымалось странное щемящее чувство, которого он никогда раньше не испытывал. Как будто от рук и ног отрезали последние ниточки, что еще привязывали его к чему-то старому и неприятному. И он был пьян - не вином, не спиртом, а этим чувством. ни одной лишней складочки, ни одного изъяна - черный, расшитый по обшлагам и лацканам золотом кафтан из тяжелого бархата на шелковой подкладке, темно-серые брюки заправлены в привычные удобные сапоги, затканный шитьем жилет, из-под которого белоснежной пеной выбиваются кружева сорочки, у горла красуется старая золотая брошь. Длинная седая грива схвачена где пришлось тяжелым черненого серебра зажимом... не было нужды только в широкой алой императорской ленте через правое плечо, ибо не посольский прием и не официальный совет.
Не нужно больше непонятно из каких соображений соблюдать этот нелепый грозно-варварский полуголый вид на тайную потеху оппозиции и послам! Он расхохотался и резко крутанулся на каблуках, так что хвост волос хлестнул по плечу а полы кафтана разлетелись крыльями.
- Свободен жить, как хочу! Свободен!..
Он не сорвался в крик, губы лишь прошептали это, прежде чем он вышел вон, чтобы предстать перед гвардией.